Княжна Мэри

Очень кратко:Молодой офицер влюбил в себя княжну, стрелялся из-за неё на дуэли, но жениться не захотел. Параллельно он возобновил отношения с давней любовницей. Скомпро­ме­тировав обеих женщин, офицер уехал.

В оригинале повествование ведётся от лица Печорина в виде записей в его дневнике.

После ранения Печорин прибыл долечиваться на воды, в Пятигорск.

%D0%9F%D0%B5%D1%87%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BD.jpgГригорий Печорин — молодой офицер, сосланный служить на Кавказ, умный, образованный, с противо­речивым характером, разочарован в жизни, ищет острых ощущений

Тут он встретил своего старого приятеля — юнкера Грушницкого, который тоже лечился после ранения, и с которым они были «наружно в самых дружеских отношениях».

%D0%93%D1%80%D1%83%D1%88%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9.jpgГрушницкий — юнкер лет двадцати, сослуживец Печорина, небогатый дворянин, мстительный, трус, клеветник и интриган

Однако, Печорин чувствовал: «мы когда-нибудь столкнёмся на узкой дороге и одному из нас несдобровать».

Продолжение после рекламы:

Из всей почтенной публики, проходящей лечение на водах, выделялись Лиговские — княгиня и её прелестная дочь Мери.

Мери Лиговская — княжна, с одной стороны — холодная светская дама, с другой — чувстви­тельная и ранимая, способная на сильные чувства

Грушницкий, целью которого было «сделаться героем романа», моментально очаровался княжной и начал искать повод для знакомства с Мери и официального визита в их дом. Княжна не спешила заводить с ним знакомство, хотя он был очень романтичен в своей старой солдатской шинели. Ей казалось, что этот офицер был разжалован за дуэль.

Печорин же, напротив, подчёркнуто избегал возможности знакомства и не спешил нанести визит в дом княгини, чем вызвал немалое удивление, недоумение и интерес Лиговских. Об этом он узнал от своего нового знакомого — местного доктора Вернера, с которым они сдружились.

Вернер — доктор, приятель Печорина, невысокий, худой, хромой, внешне непривле­ка­тельный, саркастичный и безразличный, но умный и обаятельный

Печорин, спасаясь от скуки провинци­ального городка, решил покорить сердце девушки, прекрасно понимая, что этим вызовет ревность Грушницкого, который уже страстно влюблён в Мери. Эта идея его позабавила и добавила интригу в происходящее.

Вряд ли найдётся молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нём отличившую другого, ей равно незнакомого, ‹…› не был этим поражён неприятно.

От Вернера он узнал, что у княгини гостит очень больная родственница. По описанию доктора Печорин узнал Веру, свою давнюю возлюбленную.

Вера — дальняя родственница Лиговских, замужняя дама, тяжело больна, давняя любовница Печорина, искренняя, нежная, по-настоящему любит его

Они встретились, и в его душе всколыхнулись забытые чувства. Чтобы они могли чаще видеться, не вызывая слухов и разговоров в городе, Вера предложила Печорину чаще бывать в доме княгини и начать ухаживать за Мери для отвода глаз. Он согласился — хоть какое-то развлечение.

Брифли существует благодаря рекламе:

На балу Печорин спас Мери от приставаний пьяного офицера, и княгиня из благодарности пригласила его нанести визит в их дом. Но и во время приёма в доме княгини Печорин проявил равнодушие к Мери, чем разозлил её. Она не понимала его холодности, и это лишь добавило накала страстей в игре Печорина. У него был свой план обольщения неопытной барышни.

Все мысли княжны Мери теперь занимал Печорин, а ухаживания Грушницкого ей уже порядком надоели. Даже когда Грушницкий появился в новом офицерском мундире, это не произвело на неё должного впечатления — она становилась всё холоднее с ним. Грушницкий видел причину этой холодности в её увлечении Печориным, он ревновал и подчёркнуто сторонился бывшего приятеля.

Мери всё больше влюблялась в Печорина, а Вера начала ревновать и потребовала с Печорина обещание, что он не женится на княжне.

Во время одной из прогулок Мери призналась Печорину в любви, но он не ответил ей. «Хотите ли этого?» — продолжала она, но Печорин безразлично промолвил: «Зачем?». После этого Мери спешно вернулась к себе. Печорин наслаждался своим достижением — он влюбил в себя девушку, не зная зачем.

Возвращаясь с прогулки, Печорин увидел, что один из домов слободки сильно освещён. Подкравшись к окну, он подслушал, как гулявшие в доме офицеры презрительно отзывались о нём и нахваливали присутство­вавшего там Грушницкого.

Продолжение после рекламы:

Наконец, офицеры договорились забавы ради свести Грушницкого и Печорина на дуэли и подсунуть им незаряженные пистолеты. Они были уверены, что Печорин струсит. Грушницкий согласился. Домой Печорин вернулся злым, недоумевая, почему его так ненавидят.

О самолюбие! Ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!

Тем временем город уже полнился слухами, что Печорин собирается жениться на Мери. Печорин догадывался, кто является их источником. Вернер предостерегал его, а княгиня ждала, что он в скором времени предложит Мери руку и сердце. Но Печорин опроверг эти слухи, ведь свободу он ценил больше всего.

Вера и Печорин продолжали видеться. В один из вечеров, когда весь город собрался на представлении приезжего фокусника, Вера пригласила Печорина к себе на тайное свидание. Спускаясь глубокой ночью с её балкона, он оказался напротив окон княжны Мери, которая жила этажом ниже — она тоже осталась дома и не пошла на представление. Печорин заглянул в окно, увидел девушку, спрыгнул на траву и наткнулся на людей, в одном из которых узнал Грушницкого. Они притворились, что приняли его за вора, и завязали потасовку. Печорин убежал. На следующий день Грушницкий во всеуслышание объявил, что знает, кто был в эту ночь на свидании в спальне у Мери. Имя её любовника — Печорин.

Брифли существует благодаря рекламе:

Оскорбленный Печорин вызвал Грушницкого на дуэль. Придя домой, он рассказал Вернеру о предстоящей дуэли и о том, что Грушницкий задумал сделать с пистолетами. Вернер согласился быть его секундантом.

В назначенное время участники дуэли собрались в условленном месте. Грушницкий, следуя плану розыгрыша, предложил стреляться с шести шагов. Печорин же захотел переместиться на скалу, и стреляться на самом краю обрыва, чтобы даже лёгкая рана была смертельной. Труп в этом случае спишут на черкесов.

По жребию — вот она, Судьба — стрелять первым выпало Грушницкому. Перед ним встал сложный выбор — признаться в низком поступке, недостойном офицера, или стать убийцей. Но отступать офицеру не к лицу — он выстрелил и ранил Печорина в ногу.

Настала очередь Печорина. Он посоветовал Грушницкому помолиться и прислушаться — не говорит ли с ним его совесть? Но на лице Грушницкого не было даже «лёгкого следа раскаяния». Он настаивал на продолжении дуэли. Тогда Печорин сообщил своему секунданту, что его пистолет забыли зарядить. Второй секундант возмутился возможностью этого и отказался менять пистолеты. Но Грушницкий признал правоту Печорина и, испытывая в душе бурю чувств, потребовал продолжения дуэли — «нам на земле вдвоём нет места…». Печорин был вынужден стрелять.

Реклама:

Убийство Грушницкого приписали, как и задумывалось, черкесам. Вера, узнав о дуэли, в сильном волнении призналась мужу, что любит Печорина, и муж в негодовании увёз её из города. Печорин, получив её прощальную записку, бросился за ней, но не догнал. Только сейчас он понял, что Вера — единственная женщина, которая ему дорога, она одна любит и принимает его безоговорочно.

Я понял, что гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно.

Начальство Печорина всё же заподозрило, что тот участвовал в дуэли, и тихо перевело его служить в крепость на Кавказе. Перед отбытием он нанёс визит в дом княгини Лиговской. Она поблагодарила Печорина за то, что он спас доброе имя её дочери и поинтере­совалась, почему он не делает предложение Мери, ведь она богата, хороша собой, и очень его любит. Но Печорин попросил уединённого разговора с княжной, во время которого сообщил, что не любит её и смеялся над ней всё это время. В ответ он услышал: «Я вас ненавижу». Через час Печорин уехал.

Пересказала Татьяна Лавриненко для Брифли. Благодаря рекламе Брифли бесплатен:

Экранизации ?

Аудиокниги

Княжна МериАудиокнига. 3 ч 18 мин. Читает Ирина Комарова. Бесплатный отрывок:Ирина Комарова3 ч 18 минКняжна МериАудиокнига. 2 ч 45 мин. Читает Oswald Di. Бесплатный отрывок:Oswald Di2 ч 45 мин

Читайте также

Тема

Газданов Гайто

Гайто Газданов

Их всегда было четверо, трое мужчин и одна женщина, и раз в два-три дня они приходили в одно и то же кафе, недалеко от скакового поля, садились за столик, заказывали красное вино и начинали играть в карты. Потому, что все они были очень бедно одеты, и потому, что каждый из них давно перестал заботиться о своей наружности, было трудно определить их возраст. Но все они принадлежали приблизительно к одному поколению, и каждому из них было, конечно, за пятьдесят. Женщина, которая их сопровождала, — или которую они сопровождали, — была всегда в одном и том же черном, лоснящемся платье, худая и темнолицая: было очевидно, что ей пришлось пройти в своей жизни через множество разрушительных испытаний. У нее был хрипловатый, низкий голос и особенное выражение какой-то запоздавшей дерзости в глазах, которая теперь казалась явно неуместной. Один из мужчин, человек с черно-седой щетиной на лице, всегда приблизительно одинаковой, так что получалось странное впечатление — можно было подумать, что он никогда не брился, но, в силу удивительной игры природы, его щетина не делалась ни длиннее, ни короче, как у покойника, — был одет, казалось, раз навсегда, в очень запачканный серый дождевик — зимой, весной и летом. Шляпы, приобретенной, вероятно, одновременно со всем остальным, он никогда не снимал. Против женщины сидел человек в кепке, рыжем пиджаке и черных штанах; он был единственным из четверых, чье прошлое было легко определить по раздавленному носу и расплющенным ушам, по тому, что он был широк в плечах и его движения сохранили до сих пор, несмотря на годы, тяжеловатую точность. И, наконец, последний был невысокий человек с дергающимися щеками и особенным выражением лица, тревожным и незначительным в то же время. Он отличался от других тем, что у него было несколько костюмов и два пальто. Но так как все эти костюмы и оба пальто были давно и безнадежно заношены в одинаковой степени, то явное его пристрастие к переодеванию было, в сущности, совершенно напрасной тратой времени.

В начале вечера они все были молчаливы. Мне пришлось — в силу целого ряда случайностей — неоднократно встречать их в этом маленьком кафе, возле скакового поля, и первое время все получалось так, что я уходил оттуда вскоре после того, как они там появлялись. Я их, однако, запомнил сразу же, с той ненужной и автоматической точностью, от которой мне было так трудно избавиться и которая перегружала мою память множеством совершенно лишних вещей. Несколько позже, когда мне приходилось оставаться в этом кафе до ночи, я слышал их разговор за игрой и мало-помалу составил себе приблизительное представление о том, что определяло сложную систему их отношений между собой. Как это ни казалось — в одинаковой степени — печально и оскорбительно, эту женщину с каждым из ее спутников связывало то, что они называли любовью. Насколько я понял, в центре этих — в конце концов эмоциональных — движений находились женщина и человек в дождевике и шляпе. Двое других, бывший боксер и четвертый спутник, казалось, проводили время в постоянном ожидании счастливого случая, который позволит им занять место ее избранника со щетиной. Было трудно сказать, на что именно они рассчитывали: на скоропостижную смерть их счастливого соперника, на случайный припадок слабости их героини, на ту степень опьянения, когда становится возможным то, о чем в трезвом виде остается только бесплодно мечтать. Так или иначе, но на этой почве между ними никогда не было никаких недоразумений.

Самым удивительным мне показалось то, что человек со щетиной и шляпой, которую он не снимал ни при каких обстоятельствах, пользовался и со стороны женщины и со стороны ее спутников несомненным уважением, причина которого мне долго была непонятна. Только значительно позже я узнал, отчего это происходило — из короткого разговора, поводом для которого послужили соображения, относившиеся к только что конченной игре в карты. Это был первый спор между ними, который я услышал. И тогда же я заметил, что человек со щетиной, в отличие от своих партнеров, говорил по-французски неправильно и с сильным русским акцентом. Защищая его от нападок бывшего боксера и худенького мужчины с прыгающими щеками, темнолицая женщина сказала своим хрипловатым голосом, что они оба ему в подметки не годятся и что они должны понимать его бесспорное превосходство. Никто из них против этого не возражал, и было очевидно, что они с этим были согласны. Только человек с тревожным и незначительным лицом ответил, что, конечно, он все понимает, но ведь он тоже не первый встречный — как он выразился.

— Не забывай, что я артист, — сказал он. Я думаю, что он должен был тотчас же пожалеть о своих словах, так как женщина не дала ему продолжать.

— Артист? — сказала она с необыкновенным презрением в голосе. — Артист? — Она была настолько возмущена, что перешла на «вы». — Вы артист? В каких пьесах вы играли? В каких театрах? Когда?

— Я играл… — сказал он чрезвычайно неуверенным голосом. Было очевидно, что катастрофический для него исход этого спора был предрешен.

— Вы играли двадцать пять лет тому назад, — сказала она, — и вас выгнали из театра потому, что у вас не было таланта, monsieur.

Мне показалось, что лицо боксера побледнело, когда он услышал это слово — monsieur. Худой человек умолк, но женщина продолжала говорить все в том же презрительном тоне. Она, во-первых, отрицала, что человек со щетиной играл не так, как нужно, — в чем его обвиняли партнеры. Во-вторых, по ее словам, если даже допустить, что он играл действительно не совсем так, как следовало, то они, боксер и худой человек, не должны были забывать, что, соглашаясь сесть с ними за стол, он оказывает им честь, и они должны это ценить. Никто ей не возражал, и спор прекратился.

Два слова, «monsieur» и «honneur» 1), могли показаться удивительными в устах этой женщины. Но я знал, что идеи иерархического предпочтения сохраняли свою силу почти во всех кругах человеческого общества и среди несчастных, обездоленных людей, на том отрезке их жизни, который отделял их от смерти на улице или в тюремной больнице, понятие о чести или социальном преимуществе упорно продолжало существовать, несмотря на то, что, казалось, давно потеряло какой бы то ни было смысл. Мне хотелось понять, чем объясняется это загадочное и несомненно иллюзорное превосходство человека со щетиной над его партнерами, настолько бесспорное, что они против этого не возражали. Я обратился за справками к гарсону. Он сообщил мне о них все, что знал. Человека со щетиной звали почему-то женским именем — Мария. Бывшего боксера звали Марсель, худощавого человека — Пьер. Имя женщины было Мадлэн. Худощавый человек действительно в свое время был актером, но очень недолго. Марсель действительно был боксером, и, когда гарсон назвал мне его фамилию, я вспомнил отчеты об его матчах, лет пятнадцать, двадцать тому назад, которые я нашел однажды, роясь в архивах спортивного журнала. Мадлэн в свое время была портнихой. Преждевременный конец карьеры каждого из них объяснялся, по словам гарсона, одним и тем же: пристрастием к азартным играм и красному вину. О человеке с женским именем гарсон сказал вещь, которая мне показалась явно неправдоподобной: мужчина, по имени Мария, был известным русским писателем.

Я их увидел еще раз, через несколько дней после этого разговора с гарсоном. Был вечер зимнего, холодного дня. На дворе шел мелкий снег, сквозь легкий туман мутно светили уличные фонари. Не знаю почему, все в тот вечер доходило до меня сквозь эту мутную прозрачность снега, фонарей, зимних пустынных улиц. Я шел пешком из одного конца города в другой и, как это уже неоднократно со мной бывало, потерял точное представление о том, где я нахожусь и когда это происходит. Это могло быть где угодно — в Лондоне или Амстердаме — эта перспектива зимней улицы, фонари, мутное освещение витрин, беззвучное движение сквозь снег и холод, неверность того, что было вчера, неизвестность того, что будет завтра, ускользающее сознание своего собственного существования и все преследовавшие меня в тот вечер чьи-то чужие и далекие воспоминания о Петербурге, и эти магические слова — «Ночь, улица, фонарь, аптека», — весь тот исчезнувший мир, которого я никогда не знал, но который неоднократно возникал в моем воображении с такой силой, какой не было у других воспоминаний о том, что действительно происходило со мной за эти долгие годы, наполненные спокойным отчаянием и ожиданием чего-то, чему, быть может, никогда не было суждено случиться.

Следующая → Перейти к странице Автор книги Газданов ГайтоИспользуемые источники:

  • https://briefly.ru/lermontov/kniazhna_meri/
  • https://mir-knig.com/read_109112-1

Оцените статью
Рейтинг автора
5
Материал подготовил
Андрей Измаилов
Наш эксперт
Написано статей
116
Litera.site - литературный сайт